– К счастью, я не могу подтвердить сведения, которые ты получил из первых рук, – сказал я, – но продолжай про сделку.

– Один из моментов, которые проверяет офицер, – вопрос о вменяемости приговоренного. Согласно разделу 4 Акта о невменяемости от 1890 года, все, что требуется офицеру, – это свидетельство мирового судьи и два медицинских сертификата, чтобы отменить протокол, утвердивший приговор, и направить заключенного в гражданскую психиатрическую больницу. По инструкциям морского министерства после одного месяца пребывания там его увольняют с военной службы.

– И Лавлесс поверил, что с ним будет так, если он признает себя виновным?

– Да. Видишь ли, кто-то принес ему ежедневные медицинские отчеты о его состоянии и позволил их сжечь. Ему пообещали составить новые, чтобы показать симптомы психических нарушений.

– Ты не просил, чтобы и тебя так же обследовали? – спросил я.

– Нет, – сказал Томас, – офицер, который готовил мои показания для суда, упомянул «Белый список», но я сделал вид, что не знаю, о чем идет речь.

– Лавлесса судили до тебя? – спросил я.

– Да, Он признал себя виновным, был приговорен и вернулся в камеру. Меня еще не вызывали давать показания, но слушания начинались на следующий день. Потом эта ночь, ночь первого дня моего суда„. В ту ночь все и случилось.

– Что случилось? – спросил я.

Томас вытер руки носовым платком с дюжиной заштопанных дырок, допил свой стакан, откинулся на подушку, будто для того, чтобы вздремнуть. Я подошел ближе и склонился над ним.

– Что же случилось? – спросил я снова.

Глаза Томаса были закрыты. Он зажмурился то ли от боли в руке, то ли от воспоминаний. Потом быстро сказал:

– Я услышал, как Лавлесс завизжал. Он кричал: «Берни, помоги, помоги мне!» Затем раздались шаги, грохот сапог охранников, когда они бежали, и я услышал низкий голос, который, я думаю, принадлежал капеллану. Я не мог различить слов, которые он говорил. Потом снова раздался голос Грэма. Он кричал на более высокой ноте, и голос его выделялся среди других голосов. "Они собираются меня повесить, Берни, – кричал он и затем прокричал снова: «Помоги мне!» Раздался скрежет ключей, дверь хлопнула, и все стихло.

– Ты крикнул ему что-нибудь в ответ? – спросил я.

– Нет. – Томас опустил голову. – Я думаю, что должен был сделать это, каждый день моей последующей жизни. Но что я мог сказать? «Я говорил тебе!», или «Держись, я иду за тобой!», или «Все к лучшему!», что мне было прокричать ему в ответ?

– Правильно, – рассудил я. – Ты не мог сказать ему много, они все равно бы его повесили.

Не знаю почему, но я поверил, что все это – правда.

Глава 46Отдать осталось еще немного

Томас и я долго сидели, глядя друг на друга. Потом я наконец бросил будто случайно:

– Итак, выйдя из тюрьмы, ты отправился в пригород Ганновера и купил лопату.

– Мне понадобилось бы что-нибудь большее, чем лопата, – усмехнулся Томас. – Когда я вернулся туда и отправился к дому, где Лавлесс закопал «Белый список», на том месте стоял двенадцатиэтажный дом с квартирами для рабочих.

– И как же ты достал его?

– Ты заставляешь меня смеяться, – сказал Томас; я с трудом мог в это поверить. – Неужели ты до сих пор не понимаешь, что нас обучал человек, который умнее нас с тобой обоих вместе взятых?

– Продолжай, – сказал я.

– Только один человек имеет сейчас доступ к «Белому списку», к единственному оставшемуся экземпляру. Он пережил много, чтобы добыть его, и еще больше, чтобы спрятать его там, где найти может только он один. – Томас умолк. После долгого молчания он произнес: – Бумаги находятся внутри немецкого морского метеорологического буя [31] на дне моря. Чтобы извлечь буй, надо иметь радиоответчик, который «вызвал» бы его на поверхность, передав ему соответствующий радиосигнал.

– Это то, что ты только что пытался сделать?

– Нет, устройство, которое дал мне да Кунья, приспособлено только для того, чтобы «слушать». Мы слышали, как буй поднимается на поверхность, точно так же, как сеньор да Кунья слушал его и радовался этому каждый вечер. Он дал мне «слушающее» устройство. – Голос Томаса стал очень спокойным. – Он снова меня обманул. – Он резко поднял голову. – Буй теперь снова на дне океана!

Я кивнул.

– Расскажи мне о Смите, – попросил я.

– Смит только один из списка; да Кунья заставлял очень многих людей, чьи имена числятся в «Белом списке», посылать ему деньги или подарки.

– Но ты скоро понял это и посоветовал Смиту организовать поставки морфия так, чтобы твое сотрудничество с Кондитом процветало.

– Об этом, я думаю, нетрудно догадаться, – согласился Томас.

Я спросил:

– А что делал да Кунья с деньгами? – Ответа не последовало. – Он финансировал движение «Молодая Европа»? Все эти деньги шли современным фашистским группировкам?

Томас закрыл глаза.

– Да, – сказал он. – Я все еще правоверный.

– И на то, чтобы финансировать его опыты в лаборатории по таянию льда?

– Как у многих великих людей, – развел руками Томас, – у сеньора да Куньи есть детская слабость. Его машина для таяния льда – одна из них.

Глаза Томаса все еще были закрыты.

Сквозь шум моря мы услышали голос Аугусто из рулевой рубки.

Мы приближались к берегу.

– Я поднимусь наверх, – сказал Томас.

В тот же момент по корпусу лодки будто ударили молотком.

– Кусок какого-то выброшенного обломка, – предположил Ферни.

Аугусто снизил обороты, и скорость сократилась вдвое. Снова раздался удар, и вслед за ним, немедленно, третий. Аугусто закашлялся и затем соскользнул с лестницы в каюту. Когда он сполз на пол, тело его стало мягким. Мой костюм пропитался кровью. Кровью Аугусто.

Томас и я стояли неподвижно, решая, что же могло произойти?

Я подумал о несчастном случае, но у Томаса оказались более практические соображения.

– Это Гэрри Кондит, – пришел он к выводу.

Лодка медленно подплыла к берегу.

– Где? – спросил я.

– Он стреляет с верхушки утеса, – определил Томас.

Последовало еще два удара, и теперь, прислушавшись, я различил вдалеке щелчок винтовки. Пол стал скользким от крови мальчика.

Томас выглядел спокойным, как камамбер. Он заметил:

– Если мы поднимемся в рулевую рубку, он нас подстрелит. Если останемся здесь, лодка наткнется на утес у Тритоса и мы утонем.

Лодка накренилась под набежавшей волной.

– А можно подняться к рулевой рубке, не проходя по палубе?

– Это слишком долго при таком море. Надо предпринять что-то быстро.

Без Аугусто у руля фанерная лодка болталась и уходила в море. Я представил себе, как она ударится о скалы и в одно мгновение превратится в щепки. Аугусто захватил зубами сигнальный флажок, чтобы не кричать со своим простреленным легким.

Томас пронес через каюту маленький холодильник и поднял его наверх на четыре шага. Я не представлял себе, как он смог его поднять. Втолкнув его с грохотом в рулевую рубку, Томас следом влез на мостик, пользуясь холодильником как щитом. И тут же я услышал резкий звук, отдавшийся эхом, когда одна из пуль Гэрри Кондита отскочила от металла. Томас теперь лежал во всю длину на палубе, держа рукой нижнюю часть рулевого колеса. Он потянул его, и лодка среагировала. Через отверстие я видел скалы. Они торчали очень близко, и после каждой большой волны вода стекала с острых зубцов как фантастическое чудовище, ожидающее своей добычи.

Лодка шла теперь правильно. Я позвал Томаса, чтобы он вернулся. Он провизжал:

– Ты что, хочешь вертеться в кровавом круге?

Он остался там, где был. Снова раздался звук удара по металлу. Дверца холодильника открылась, и бутылка с кока-колой, лед и копченая лососина сползли в каюту.

Как только мы отплыли на достаточное расстояние, Томас засунул в руль скамеечку для ног и пополз обратно, но было поздно. Изменение курса, которое дало лодке передышку, приговорило его к смерти. Холодильник больше не защищал его. Гэрри Кондит посылал пулю за пулей, но при цейсовском четырехкратном прицеле хватило и одной.